Алексей Ивакин - 7 дней в июне. Том 2[СИ]

Но, с другой стороны, машинки–то наши — ни разу не легковые — кормить надо. И бензин с автозаправок им не очень–то подходит.

Наливщики шли за нами. Время от времени мы останавливались и заправлялись нормальным таким дизелем.

И под этим самым Бауске нас встретил плотный и мощный огонь…

Гордые, и от того гребаные, латыши захватили под шумок местный пивзавод. То ли с перепою, то ли от бестолковости, увидав нашу колонну — открыли огонь. Этого, честно говоря, мы не ожидали. Привыкли, блин, к тишине и покою. За что и поплатились.

Когда пули цвиркнули по нашей броне, я обнаружил в себе невероятные акробатические способности — кувырок башкой вперед с несущейся БМП‑2 в кювет чреват провалом этой самой башки в трусы. Однако вот обошлось же!

Потом откуда–то чего–то шваркнуло и где–то грохнуло. Честное слово, я испугался. Рядом свалилось в канаву несколько человек. И, в отличие от меня, немедленно открыли огонь по зданию пивзавода.

А наша техника, взревев моторами, немедленно развернулась, веером охватывая здание, обнесенное бетонным забором. Это я разглядел, когда набрался храбрости и высунулся из кювета. За что немедленно получил по каске от солдатика, лежавшего рядом:

— Лежи, лейтенант, не твое это дело!

— Пшел нах, — огрызнулся я. Этот шлепок мне почему–то придал смелости. Хотя, все еще казалось, что все пули — в меня. Интересно, штаны мне надо будет менять? Или никто не заметит?

А потом загрохотало. Особо усердствовал головной Т-80. Его снаряды просто рвали в клочья и сам забор, и здания за ним. Замыкающий танк рывком дернулся вперед и, не спеша, расстрелял верхний этаж, с которого бил какой–то безумный пулеметчик.

Огонь стал затихать. Бронетехника медленно стала приближаться к опорному пункту противника, беспощадно подавляя любые попытки сопротивления.

Одна БМПха немного выдернулась вперед, и тут же в ее бочину вмазало из гранатомета. Млять!

Кто–то где–то чего–то заорал. Внезапно бойцы дернулись вперед и побежали. А я? А я — чо, рыжий, что ли? Куда все, туда и я…

Почему–то БМП и танки тормознули, а пехота вырвалась вперед. Это я уже только после боя узнаю, что такой порядок называется «елочка». Это когда впереди идет пехота, а два танка за ними на разных сторонах улицы. Пехота прикрывает танки от гранатометчиков, танки давят снайперов и пулеметчиков. Но это я потом узнаю. А пока бегу, ору и матерюсь. И стреляю куда–то. Ладно, блин, автомат не первый раз в руках держу. Короткими очередями луплю. Этому меня еще в школе военрук научил. Что–то мелькнуло в развалинах. Очередь туда. Внезапно падает тот самый боец, который мне по каске шлепал. Между каской и бронежилетом пуля вошла. Так он и упал — развороченным лицом в небо. А я нырком плюхнулся на пузо в какую–то лужу. Точно штаны менять придется. Магазин сменить! Да, быстрее! Ух, как руки–то трясутся! Приподнялся на локте. Куда–то херачу. Прямо над головой чего–то бахнуло куда–то. Опять все побежали.

Потом все слилось в сумасшедший калейдоскоп. Ничего толком вспомнить не могу. Отрывки только.

Куда–то прыгаю. Выстрел. Кто–то упал. Кто–то корчится и орет, зажимая сизо–красные кишки, змеями вылезающие из разорванного живота.

Какие–то фигурки в прицеле. Еще рожок! Толчок горячим воздухом. Лечу куда–то. Грохот сменяется однотонным гулом…

Обнаружил я себя сидящим на каком–то бетонном обломке. Одной рукой держусь за торчащие арматурины. Другой рукой стираю чью–то кровь с лица. Чью? Мою, кажется. Из носа кровища хлещет Ниагарой. И гул в башке. Чье–то лицо перед глазами. Чего–то говорит, раззявя рот. Не слышу ни хрена. О! Это же Фил! Я ему робко улыбаюсь. И вдруг начинает трясти. В губы тыкается что–то холодное. Потом это холодное обжигает губы, язык, глотку.

Я хватаю за ремень автомат, валяющийся под ногами. Встаю. Иду куда–то, волоча оружие за собой.

Потом падаю и теряю сознание…

Пришел в себя я быстро. Фил вколол какую–то хрень в бедро, потом облил пивом из ведра. Холодным. Извращенец. А чем еще можно обливать контуженного на территории пивзавода? Рядом с Филом сидел на корточках… Шеф! С фингалом под глазом.

— Марлен Ильич? — прошептал я.

— Не ори! — заорал мне Фил, сквозь ватную тишину в ушах.

Я попытался подняться, но меня вдруг резко затошнило. Я встал на четвереньки. Постоял, мотая башкой из стороны в сторону. Из носа свисали кровавые сопли. Чета мне даже смешно стало. Только вместо смеха меня вырвало, зачем–то.

Потом меня куда–то понесли, небо закачалось, потом вдруг оно закрылось чем–то темным, и меня понесло сквозь время и пространство…

Алекс Кшетуский. Первый сержант. Бортстрелок. «Медэвак»

Последующие сутки вертолеты носились по воздуху как угорелые. «Такого не было даже в Ираке… Господи, сколько же раненых…» — думал Кшетуский, когда у него было время на мысли. Когда через пару вылетов он шлангом смывал кровь из десантного отсека — то авиатехников, которые обхаживали «птички», выворачивало наизнанку.

Можно сколь угодно смеяться над американцами, но одно достойно уважения — они умеют работать быстро, хорошо и много.

Линия фронта менялась стремительно. Русский Медведь проснулся и впал в бешенство. Теперь его не сдерживали НАТО, США и Китай. Натовцам не хотелось думать о том, что теперь Россия — это единственная сверхдержава в мире.

Хотя если подумать…

— Кшетуский! — из дрёмы Алекса выдернул пилот, только что вернувшийся с брифинга. — Взводи курок — нас придали русским!

Шёл пятый день.

«Медеваки» носились по фронту как угорелые — дырок прибавилось, но самое обидное, что это были дырки от своих — и русские, и белорусы, видя «птички», пару раз обстреляли с земли. На одном из бортов из–за этого был тяжело ранен пилот и стрелок, после этого командование американцев подало официальный протест и хотело отозвать борта, но удалось договориться. Теперь днём впереди натовцев шёл Ми‑8 или Ми‑24, а на бортах янкесы нарисовали красные звёзды — рядом с белыми, разумеется.

Внизу, словно ожившая кинохроника Великой Отечественной, перепаханные воронками поля, горящие и уже выгоревшие деревеньки, городки и посёлки. На шоссе по обочинам видны остовы сгоревшей техники и не всегда военной… Куда ни глянь — на горизонте столбы чёрного дыма от пожаров… Кажется что даже здесь, на высоте этот запах гари, крови и пороха… Даже здесь чувствуешь себя по колено в грязи. А в голове творится ад.

Буквально три часа назад на руках Кшетуского умер мальчик… Его, тяжелораненого нашли русские солдаты — он четыре дня был зажат в расплющенной танком машине. Его родители были на переднем сидении, и…

Вокруг шёл бой, и солдаты укрылись за машиной. Их здорово теснили немцы, которые прорывались из котла, но когда они увидели, что мальчик ещё жив — смогли контратаковать и обезопасить место.

А затем вызвали вертушки — борт Алекса был ближе всех и сел прямо на шоссе. Бой шёл в двухстах метрах от вертолета. Медик сделал всё что мог…

— Алекс! — второй пилот вышел на сержанта. — Сейчас смотри по своей стороне площадку — русские передали, что она где–то в центре городка, там зелёная зона, но сам знаешь — что эти под этим подразумевают.

Это был какой–то уютный городок где–то в Литве.

Был… Пока по нему не прошлись «Фенсеры» с ковровой бомбёжкой. Но даже после этого по окрестностям работали миномёты…

Вертушка промчалась над русскими позициями и залетела на край немецких — по ней немедленно заработали МГ, пилотам пришлось набирать высоту, а Кшетускому стрелять куда–то вниз и одновременно материться по рации с русским — вот мат они хорошо понимают.

Выяснилось, что их оттеснили из центра, они окапываются на окраинах и ждут танки.

— Можете садиться на резервной!

— Где (цензура) эта ваша резервная! По нам лупят.

— Ух, ты, русский что ли?

— Да! Где посадочная площадка! Она прикрыта?

— Да, сейчас обозначим зеленым дымом!

Ну, слава богу — над придорожной поляной вздымается дымок, «медэвак» с виража падает на неё как коршун.

Бегут солдаты с ранеными на руках и носилках. Алекс выскочил из вертушки и начал показывать жестами, чтобы те пригнули головы и помогли разместить раненых. Их много — вертушка набита до отказа.

— У меня ещё трое, — русский офицер, в помятой стальной каске и разбитой скулой запихивает всех своих.

— Сэр! У нас перегруз, — пилот через Кшетуского пытается объяснить что–то ему, но тот срывается на мат:

— Б… вы ни хрена не можете, что ли? Пиндосы вы гребаные!

— Иди нах, факенщит тебе за пазуху! — внезапно сорвало первого сержанта. — Мы в этой заднице с самого начала, в отличие от вас!

Внезапно Алекса осенило, и он повернулся к пилоту:

— Сэр, я остаюсь. Вернётесь за мной. Берите вместо меня раненых.